Библиотека

Аль Мустафа, избранный и любимый, утренняя заря народа, двенадцать лет ждал в городе Орфалезе корабль, который должен был прийти и отвезти его на остров, где он родился.

И на двенадцатый год, в седьмой день джелюля, месяца урожая, он поднялся на холм со стороны крепостных стен, и он смотрел на море, и он увидел, как сквозь туман приближается его корабль.

И распахнулись врата его сердца, и радость его устремилась через море. И, закрыв глаза, он молился о покое в своей душе.

Но когда он спустился с холма, снизошла на него печаль, а на сердце легла дума: "Как я могу идти с миром, но без скорби? О нет, не могу я покинуть этот город без душевной раны. Долгими были дни мучений, которые я провел в его стенах, и долгими были ночи одиночества; но кто может равнодушно отринуть свои муки и одиночество? Слишком много моих дум влеклось по этим улицам, и слишком много детей моих стремлений бродят нагими среди этих холмов, и мне тяжело и больно будет оторваться от них.

Сегодня я не одеяние сниму, а своими руками должен содрать с себя кожу. И это не просто мысль, которая пребудет во мне, - это сердце отравлено сладостью голода и жажды. Нет, я не могу оставаться дольше. Море, зовущее всех, зовет и меня, и я должен взойти на корабль. Оставаться, - значит заледенеть и навсегда остаться в неподвижности, хотя по ночам пылает душа. Охотно взял бы я всё, что здесь есть, с собой. Но как? Голос не может унести с собой язык и губы, дающие ему крылья. Он должен воспарить один. Один и без своего гнезда должен лететь орел к солнцу."

Когда он уже спустился с холма, вновь обернулся к морю и увидел корабль, входящий в гавань, и моряков на борту - людей его родной страны. И его душа рванулась к ним, и он сказал: "Сыновья моей почтенной матери, наездники приливов, как часто вы являлись ко мне в моих снах. А теперь вы пришли наяву, но эта явь - мой самый глубокий сон. Я готов идти, и парус моего нетерпения ждёт лишь ветра. Только ещё один, последний глоток этого тихого воздуха хочу я испить, только один любящий взгляд бросить назад. И я буду стоять среди вас, моряк среди моряков. И ты, бесконечное море, спящая мать, только ты - одно есть свобода и мир для потоков и течений, только изгибы создают течения, только рощи создают шелест. И скоро я войду в тебя, неисчерпаемой каплей в безграничный океан."

И когда он пошел дальше, то издали увидел, как мужчины и женщины, покидая поля и виноградники, торопятся к городским воротам. И он слышал, что в их голосах звучит его имя, и как от поля до поля они громко кричат друг другу о прибытии его корабля.

И он сказал себе: "Должен ли день прощания быть днём урожая? И значит ли это, что мой вечер был моим рассветом? И что должен дать я тому, кто оставил плуг свой посреди поля, или тому, кто бросил колесо своего виноградного пресса? Станет ли мое сердце деревом, тяжелым от плодов, которые я соберу и подарю им?

И станут ли мои пожелания источником, чтобы наполнил я их кубки? Не арфа ли я, которой коснется рука Всемогущего, не флейта ли, оживлённая его дыханием? Я стражду покоя, но какое богатство обрел я в нём, которым я мог бы поделиться? Если это и впрямь день моего урожая, на каком же поле посеял я семя, и в какое забытое время года? Если это действительно час, когда я поднимаю свой фонарь, то внутри него горит не мое пламя, пустым и тёмным подниму я свой фонарь, и только явь ночи наполнит его маслом и подожжёт фитиль."

Эти вещи выразил он словами. Но многое в сердце его осталось безмолвным. Потому что даже он не смог высказать своей глубочайшей тайны. И когда он вошёл в город, подступили к нему все люди, и все стенали как один. И старейшины города вышли к нему и промолвили: "Не уходи от нас. Свой полдень провел ты в наших сумерках, и твоя юность подарила надежду нашим мечтам. Не чужак ты теперь среди нас и не гость, но сын наш, и сын возлюбленный. Не дозволь нашим глазам тосковать по твоему лицу."

И жрецы и жрицы сказали ему: "Не дай разлучить нас волнам моря и превратить в воспоминания годы, что провёл ты в нашем кругу. Среди нас ты как дух живой, и тень твоя - это свет на наших лицах. Очень сильно полюбили мы тебя. Но бессловесна была любовь наша и укрыта пеленой. Но теперь громко взывает она к тебе и хочет предстать пред тобой без покровов."

И с той поры повелось, что любовь познаёт свою глубину только в час разлуки. И подошли все остальные и умоляли его. Но он не отвечал им. Он склонил лишь голову, и те, кто стоял ближе, видели как слезы падали ему на грудь. Он и все люди пришли на большую площадь перед храмом. И из святилища вышла женщина, чьё имя было Альмитра. Она была ясновидящая. И он посмотрел на неё с бесконечной нежностью, потому что она первая нашла его и поверила в него, когда он был в их городе всего один день. И она приветствовала его и сказала:

"Пророк Бога, в поиске первопричин вещей ты долго искал в дали моря свой корабль. И теперь твой корабль пришел, и ты должен идти. Глубока твоя тяга к стране твоих воспоминаний и родине твоей величайшей мечты; и наша любовь не будет тебя сковывать, но наша нужда поддержит тебя. Об одном лишь просим тебя, пока ты нас не покинул: поговори с нами и открой свою истину нам. И мы передадим ее нашим детям, и они своим детям, и она никогда не забудется. В своём одиночестве радел ты о наших буднях, и тебе были ведомы слезы и смех наших снов. Теперь позволь нам познать самих себя и поведай нам всё, что открыто тебе, о том, что лежит между рождением и смертью."

И он ответил:

"Люди Орфалезе, о чём мог бы я говорить, как не о том, что творится сейчас в ваших душах?"

О любви

И молвила Альмитра: "Поведай нам о любви."

Он поднял голову и посмотрел на людей, и настала между ними тишина. И громким голосом сказал он:

"Если любовь манит тебя, следуй ей. Хотя пути её тяжелы и обрывисты. И когда окутывают тебя её крылья, отдайся ей, Даже если меч, спрятанный в оперенье, ранит тебя. И когда она говорит с тобой, верь ей, Даже если голос её разбивает твои грезы, как северный ветер губит плодоносный сад. Ибо так же, как любовь тебя коронует, она тебя и распнёт. Так же, как даст тебе рост, так же и укоротит тебя. Так же, как возносится она к твоим высотам и ласкает побеги, трепещущие на солнце, достигнет она корней твоих и потрясёт их в самой основе. Как сноп хлеба вяжет она тебя вокруг себя. Она же молотит тебя, чтобы сделать нагим. Она просеивает тебя, чтобы освободить от шелухи. Она раскрашивает тебя, пока ты не станешь белым. Она месит тебя, пока не станешь мягким; и она опалит тебя своим священным пламенем, чтобы стал ты святым хлебом на трапезе Бога. Всё это сотворит любовь с тобой, чтобы познал ты секреты своего сердца и чтобы в знании твоём была часть сердца всей жизни.

Но если ты в страхе своём ищешь в любви только покоя и желания, то уж лучше для тебя было бы прикрыть свою наготу и уйти в мир, где нет времен года, где ты будешь смеяться чужим смехом и плакать чужими слезами. Любовь не даёт ничего, кроме себя самой, и не берёт ничего, кроме как от себя самой. Любовь не обладает ничем, но она позволяет себе обладать; потому что для любви хватает самой любви.

Когда ты любишь, не должен говорить: "Бог пребывает в моём сердце", а: "Я пребываю в сердце Бога". И не думай, что можешь направлять любовь, ибо если ты достоин её, она направляет тебя. У любви нет другого желания, как только наполнить себя. Но если ты любишь и хочешь иметь желания, то должен сам себе пожелать вот чего:

Быть нежным, как журчащий ручей, который поёт свою песнь в ночи.

Уметь лаской унять боль.

Быть раненым своей любовью и кровоточить свободно и радостно.

Встречать рассвет с окрылённым сердцем и с радостью принять грядущий день любви.

Покоиться в полдень и размышлять об экстазе любви.

Вечером с благодарностью вернуться домой.

И отойти ко сну с молитвой о любимом в сердце и с хвалебной песней на устах."

О супружестве

И ещё раз молвила Альмитра: "Что скажешь ты нам о браке, Учитель?"

И он отвечал:

"Вы все родились вместе и навсегда должны оставаться вместе. Вы должны быть вместе, даже когда белые крылья смерти оборвут ваши дни. Да, вы должны быть вместе даже в мыслях Бога. Но сохраните между собой расстояние. И позвольте ветрам неба танцевать между вами. Любите друг друга, но не превращайте любовь в кандалы. Позвольте ей колыхаться, как морю между берегов ваших душ. Наполняйте друг другу бокалы, но не пейте из одного. Давайте друг другу от ваших хлебов, но не ешьте от одного куска. Пойте и танцуйте вместе и радуйтесь, но позволяйте каждому из вас быть одному. Так же как струны лютни натянуты поодиночке, но играют одну мелодию. Доверьте ваши сердца, но не отдавайте их, ибо только руки жизни могут объять ваши сердца. И стойте вместе, но не слишком близко: ведь колонны храма стоят так, и не растут деревья в тени друг друга."

О детях

И женщина, держащая грудного младенца на руках, попросила: "Скажи нам о детях."

И он ответил:

"Ваши дети - не ваши дети. Они сыновья и дочери тяги жизни к себе самой. Они проходят сквозь вас, но не от вас. И хотя они и с вами, они вам не принадлежат. Вы можете дать им свою любовь, но не свои помыслы. Потому что у них свои собственные помыслы. Вы можете дать дома их телам, но не их душам. Потому что их души живут в доме будущего, который вам не дано посетить, даже во снах. Вы можете стараться быть как они, но не пытайтесь делать их похожими на себя. Потому что жизнь не пойдет вспять, и она не пребывает в прошлом. Вы - это лук, из которого ваши дети пущены живой стрелой. Стрелок видит цель на пути вечности, он дает вам свою силу, чтобы его стрелы летели быстро и далеко. Доверьте свои луки рукам стрелка, ибо так же, как любит он летящую стрелу, любит он и тугой лук."

О подаянии

И сказал богач: "Расскажи нам о подаянии."

И он ответил:

"Вы даёте лишь малое, когда даёте из имущества своего. Только если вы даете от себя самих, вы действительно что-то даёте. Ибо не есть ли ваше имущество нечто, что вы скопили и сберегли из страха, что завтра вам это может понадобиться? Но завтра, что может дать завтра хитрому псу, зарывающему косточку в укромном месте, если он всё равно последует за паломником в святой город? И что есть страх перед нуждой, как не нужда?

Не есть ли страх жажды, когда колодец полон, сама жажда, - и неутолимая? Есть такие, много имеющие и мало дающие, - они дают лишь ради признания, и их потайное желание губит все их дары.

И есть такие, мало имеющие и отдающие всё. Это те, кто верит в жизнь и в её полноту, и их кошелек никогда не будет пустым.

Есть такие, кто даёт с радостью, и радость им награда.

Есть такие, кто даёт с болью, и боль их удел.

И есть такие, кто даёт и не знает при этом боли, кто не ищет в этом радости, и не думает о добродетели; они дают, как мирт в долине источает свой аромат. Их руками Бог говорит с вами, и их глазами улыбается он Земле. Хорошо давать тем, кто просит, но лучше давать без просьбы, из сочувствия; и для дарителя поиск нуждающегося - большая радость, чем дар. Но есть ли что-то, что вы получите взамен?

Всё, что у вас есть, когда-нибудь будет отдано другим. Поэтому давайте лучше сейчас, пока время даров принадлежит вам, а не вашим наследникам. Вы говорите часто: "Я дал бы, но только тому, кто заслужил". Плодовое дерево в саду так не скажет, и стадо на пастбище - тоже. Они дают, потому что хотят жить, а получить назад - значит угаснуть. Тот, кто достоин длить свои дни и ночи, достоин также всего остального. И тот, кто заслуживает пить из моря жизни, заслуживает также наполнить свой сосуд из вашего ручья. И какая заслуга была бы большей, чем мужество и доверие, чем любовь к ближнему своему, - лежащие в принятии дара. И кто вы такие, если люди должны перед вами разорвать грудь и пожертвовать своей гордостью, чтобы могли вы видеть их достоинство и гордость обнажёнными? Посмотрите сперва, заслужили ли вы сами, чтобы быть подателем и орудием подаяния.

Ибо та жизнь истинна, что даёт жизни, а та, что лишь чувствует себя дающей, есть лишь присутствие. И вы, - а все вы берущие, - не взваливайте груз благодарности, подобно ярму, ни на себя, ни на дающего. Поднимитесь лучше вместе с дающим ввысь в ваших молитвах, как на крыльях. Ибо хорошо известна вам ваша вина, когда сомневаетесь в бескорыстии дающего, мать которого - великодушная земля, а отец - Бог."

О еде и питье

Потом старик-трактирщик сказал: "Молви нам о еде и питье."

И он сказал:

"О, если бы вы могли жить запахом земли, и как воздушные растения довольствоваться светом!

Но вы должны убивать, чтобы есть, и отнимать у новорожденных молоко матери, чтобы утолить свою жажду - да будет это для вас благоговейным делом. И ваш стол должен стать алтарём, на котором приносятся в жертву чистота и невинность лесов и полей - ради того, что в человеке ещё чище и невиннее. Когда убиваете вы животное, скажите ему в сердце своём: "Та сила, что убивает тебя, убьёт и меня, и я тоже буду съеден. Ибо закон, передавший тебя в мои руки, передаст меня в более мощные руки. Твоя кровь и моя кровь - это лишь сок, которым питается древо неба". И когда вы зубами грызёте яблоко, скажите ему в сердце своем: "Твои семена будут жить в моём теле, и почки твоего утра будут цвести в моём сердце, и твой запах станет моим дыханием, и вместе мы порадуемся всем временам года".

А осенью, когда виноград ваших лоз положите вы в давильню, скажите ему в сердцах ваших: "Я тоже виноград, и тоже предназначен для давильни, и как молодое вино я пребываю в вечных мехах".

И зимой, когда достаёте вы своё вино, да будет для каждого бокала песня в вашем сердце; и пусть в этой песне будет воспоминание об осенних днях, лозе и давильне.

О труде

Потом крестьянин попросил: "Скажи нам о труде."

И он ответил, и сказал:

"Вы трудитесь, чтобы идти в ногу с Землёй и с душой Земли.

Потому что быть праздным - это значит стать чужим для времён года и выпасть из движения жизни, которая с достоинством и гордым смирением противостоит бесконечности. Когда вы работаете, вы подобны флейте, на которой сердце превращает шёпот времени в музыку. Да и кто же из вас хотел бы быть как тростник, глухим и беззвучным, когда всё на свете поёт в дивном созвучии?

Вам всё время говорят, что труд - это проклятье и тяготы несчастной жизни. Но я говорю вам, что когда вы трудитесь, вы исполняете часть сокровеннейшей мечты Земли, которой вас наделили при вашем рождении, и если вы берёте на себя эти тяготы, вы действительно любите жизнь.

А любить жизнь во всех её тяготах - это значит, что тебе доверен самый потаённый секрет жизни. Но если вы в боли своей назовёте рождение горем, а поддержание плоти - проклятием, которое написано у вас на лбу, то я отвечу, что только потом смоется то, что написано на вашем лбу. И ещё вам говорят, что жизнь - это темнота, и в вашем бессилье повторяете вы это вслед за бессильными. А я вам скажу, что жизнь и впрямь темна, когда нет стремлений, и что стремления слепы, когда нет знания, и знание бесполезно, когда нет труда, и труд тщетен, когда нет любви. Но когда вы работаете с любовью, вы связываете себя друг с другом и с Богом. Ибо что значит: работать с любовью?

Это значит - ткать платок нитками, идущими из вашего сердца, как будто этот платок будет носить ваш возлюбленный.

Это значит - строить дом с чувством, что в нём будет жить возлюбленный ваш.

Это значит - посадить семя с нежностью и убрать урожай с радостью, как будто ваш любимый вкусит плодов.

Это значит - во всё, что вы делаете, вдохнуть аромат вашей души и сознавать, что почившие взирают на вас.

Я часто слышал, как говорили вы будто во сне: "Кто работает с мрамором и в камне запечатлевает свою душу, тот благороднее, чем тот, кто ухаживает за землей. И тот, кто постиг радугу, чтобы на холсте создавать портреты людей, есть нечто большее, чем тот, кто делает сандалии для наших ног".

Но я говорю не во сне, а в бодрствовании полдня, что с огромным дубом ветер говорит не слаще, чем с самыми маленькими травками, и только тот велик, кто голос ветра превращает в песню, которая ещё слаще от его любви. Труд - ставшая зримой любовь. И если вы пытаетесь работать не с любовью, а только по необходимости, оставьте лучше свою работу и садитесь у ворот храма - просить милостыню у тех, кто работает с радостью. Ибо если вы равнодушно печёте хлеб, испечёте горький хлеб, который никогда не насытит человека.

И если вы давите виноград по принуждению, ваше настроение отравит вино. И если вы поёте как ангелы, но не любите пения, вы сделаете уши людей глухими для голосов дней и голосов ночи."

О радости и печали

И тогда молвила одна женщина: "Скажи нам о радости и печали."

И он отвечал:

"Ваша радость - это ваша печаль без маски.

Ибо тот же колодец, из которого вы черпаете свой смех, часто наполнен вашими слезами. А разве это может быть иначе?

Чем глубже ваша печаль, тем больше радости вам достанется. Разве кружка, наполненная вашим вином, не тот же самый сосуд, который обжигался в печи гончара? И разве лютня, усмиряющая ваш дух, не то же самое дерево, которое выдалбливается ножом?

Когда вы радуетесь, загляните поглубже в свои сердца, и вы обнаружите, что только то, что таило в себе печаль, дарит вам и радость. Когда вы печальны, загляните опять в свои сердца, и вы увидите, что воистину плачут о том, что готовит вам усладу.

Некоторые из вас говорят: "Радость больше чем печаль", а другие говорят: "Нет, печаль больше".

А я вам скажу, они неразделимы. Они приходят вместе, и когда одна из них сидит с вами за столом, помните о том, что другая спит в вашей постели. Действительно, как чаши весов, балансируете вы между вашей печалью и вашей радостью. И только когда они пусты, они находятся в равновесии. И когда тот, кто владеет сокровищем, нарушит равновесие, чтобы взвесить своё золото, вознесётся или упадёт либо ваша печаль, либо ваша радость."

О доме

Потом вышел каменщик и сказал: "Поведай нам о доме."

И он ответил, и сказал:

"Прежде чем строить дом внутри городской стены, постройте себе хижину в глуши - такую, какую хотите. Ибо, каков возвратившийся в сумерках из чужих краев, таков же и странник: вечная даль и одиночество - его удел. Ваш дом - это ваше внешнее тело. Он растёт на солнце и спит в покое ночи; и ему не чужды мечты. Или вы думаете, что ваш дом не грезит, как он хотя бы во сне выбирается из города в дубравы и холмы?

Если бы мог я собрать ваши дома в ладонь и разбросать их как сеятель по лесу и лугу! Тогда долины стали бы вашими улицами, а зелёные тропинки вашими переулками, и вы могли бы прямо виноградниками ходить друг к другу в гости, и ваши одежды дышали бы запахами Земли! Но пока так быть не может. Страх согнал ваших предков слишком близко друг к другу. И страх этот ещё пребудет некоторое время. Ещё некоторое время городские стены будут отделять ваши очаги от ваших полей.

И скажите мне, о люди Орфалезе, что собственно находится в ваших домах? И что бережёте вы за запертыми дверьми? Есть ли в них мир, спокойный лад, дающий вам силу? Есть ли память мерцающих сводов, переходящих в вершины духа? Есть ли красота, которая приобщает суть всех вещей, созданных из дерева и камня, священным высотам? Скажите мне, есть это в ваших домах? Или в них есть только удобство или жажда удобства, которое тайком проникает в ваш дом как гость, становится потом в нём хозяином и остаётся господином? Коли так, оно сделает вас усмирёнными и бичом, и багром делает марионеток из ваших высоких замыслов. Ибо у кого шёлковые руки, у того сердце из железа. Эта жажда убаюкивает вас во сне, лишь бы только быть рядом с вашей постелью и радоваться благополучию плоти. Она издевается над вашим здоровым разумом и обволакивает его - как в пух от чертополоха хрупкий сосуд. На самом деле жажда удобства убивает страсти души и торопит, ухмыляясь, ваш катафалк. Но вы, дети Земли, в вашем беспокойном покое, вы не хотите ни попасть в ловушку, ни быть усмирёнными. Ваш дом должен быть не якорем, а мачтой. Он не должен быть блестящей оболочкой, скрывающей рану, но веком, оберегающим глаз. Вы не должны складывать ваши крылья, чтобы пройти в двери, не должны склонять головы, чтобы не удариться о потолок, не должны бояться дышать, чтобы не потрескались и не развалились ваши стены. Вы не должны жить в могилах, которые сделаны мёртвыми для живых. И, несмотря на блеск и великолепие, ваши дома не должны хранить ваших тайн, они не должны давать приюта вашим стремлениям. Ибо то, что в вас безгранично, живёт во дворце неба, где ворота - утренний туман, где окна - песни и тишь ночи."

Об одеждах

И сказал ткач: "Поведай нам об одеждах."

И он отвечал:

"Ваши одежды скрывают многое из вашей красоты, но они не прячут уродства. И хотя вы ищете в одеяниях свободу самовыражения, можете найти в ней лишь цепи и узду. О, если бы вы могли встречать солнце и ветер больше кожей, и меньше одеждой! Потому что дыхание жизни - в свете солнца, а руки жизни - в ветре. Некоторые из вас говорят: "Северный ветер соткал одежды, которые мы носим".

А я скажу: "Да, это был северный ветер, но стыд был ткацким станком, и вялость - нитью. И когда его работа была сделана, он вволю посмеялся. Не забывайте, что стыдливость защитит вас от глаз нечистого. И когда нет больше нечистого, разве не становится стыдливость кандалами и помутнением вашего духа? И не забывайте, что Земле приятны ваши босые ноги, и что ветер любит играть вашими волосами."

О купле и продаже

И купец сказал: "Поведай нам о купле и продаже."

И он ответил:

"Земля даёт вам свои плоды, и у вас не будет недостатка ни в чём, если только вы знаете, как наполнить ваши руки. В обмене даров земли найдёте вы изобилие и сытость. Но если обмен происходит без любви и дружеской справедливости, он приведет кого-то к жадности, а остальных - к голоду. Когда вы, труженики моря, полей или виноградников, встречаете на базаре ткача, гончара или зеленщика, тогда самый сокровенный дух земли снисходит к вам, чтобы благословить счёт и весы, чтобы ценность приравнять к ценности.

Но не допускайте к вашим обменам тех, кто явится с пустыми руками, чтобы менять свои слова на вашу работу. Таким людям вы должны сказать: "Пойдёмте с нами в поле или отправляйтесь с нашими братьями к морю, чтобы забросить сети, и земля и море будут к вам так же благосклонны, как и к нам".

И когда придут певцы и танцоры, и музыканты, примите их даров. Ибо они тоже собирают плоды и фимиам, и то, что они приносят, пусть даже сотканное из снов, - это одежда и пища для вашей души. И прежде чем уйти с базарной площади, посмотрите, чтобы никто не покинул её с пустыми руками. Ибо не успокоится нежная душа земли до тех пор, пока самый скромный из вас не получит того, чего хочет."

О вине и покаянии

Затем вперёд вышел один из городских судей и попросил: "Скажи нам о вине и покаянии."

И он отвечал и говорил:

"Если ваш дух изменчив как ветер, то, одинокие и беззащитные, вы творите несправедливость по отношению к другим, а тем самым, и к себе самим. И за это вы будете стучаться в дверь благого, но к вам никто не выйдет.

Божественное в вас - как океан. Оно вечно пребудет непорочным. И как эфир небесный поднимает оно лишь окрылённых.

Божественное в вас - как солнце. Оно не знает кротовых ходов, не ищет змеиные норы.

Но не только божественное живёт в вас. Многое в вас - ещё человеческое, и многое в вас ещё не человеческое. Оно - как безобразный гном-лунатик, который, блуждая в тумане, ищет своё пробуждение.

А сейчас я хочу говорить о человеческом в вас. Потому что оно и не божественное в вас, но и не гном в тумане, и ему ведомы вина и искупление. Я часто слышал от вас речи, будто творящий зло - это не один из вас, а чужак, инородец в вашем мире. Но я скажу вам, что точно так же, как даже самый порядочный или святой человек не может превзойти величия, которое заключено в каждом из вас, точно так же зло и порок не могут пасть ниже той бездны, которая заключена в вас. И как один отдельный листок не может пожелтеть без тихого согласия всего дерева, так и преступник не может свершить своего преступления без вашей потаенной воли. Как в процессии идёте вы все вместе навстречу вашему божественному Я. Вы - есть и путь, и путники. И когда один из вас упадёт, упадёт он для тех, кто идёт сзади, как предостережение об опасном месте. Но он упадёт также и для тех, что шли спереди, ибо они, шедшие скорее и вернее, не убрали камня с пути. И ещё скажу, пусть даже слова мои тяжестью лягут на сердца ваши:

Убитый не лишен ответственности за свое убийство. И ограбленный не невиновен в своём ограблении. И порядочный человек не невиновен в злых делах. И тот, у кого чистые руки, не свободен от скверны дурных дел. И виновный часто бывает жертвой пострадавшего. И ещё чаще осужденный бывает лишь козлом отпущения для невиновных и для тех, кому не предъявлены обвинения. Вы не можете отличить праведника от грешника, добро от зла. Потому что они всегда вместе, переплетаются как чёрные и белые нити в ткани бытия. И если порвётся чёрная нить, ткач проверит всю ткань, и посмотрит, в порядке ли его станок. И если кто-нибудь из вас обвинит неверную жену, он должен будет на другую чашу весов положить сердце её мужа, и по тому же масштабу мерять и его душу. И тот, кто хочет бичевать преступника, должен познать душу потерпевшего. И если один из вас наказывает от имени закона и заносит топор над древом зла, он должен познать его до корней. И он найдет корни добра и зла, плодоносного и бесплодного, переплетенными в тихом сердце земли. И ваш судья, который хочет судить вас, какой приговор произнесёт он над тем, кто праведник во плоти, но вор в душе?

И какое наказание дадут тому, кто во плоти убивает, а в душе казнит себя сам? И как преследовать того, кто в поступках своих - обманщик и угнетатель, но при этом обижен и ущербен? И как вы будете наказывать тех, чьё раскаяние больше их вины? Не является ли раскаяние правом, вопрошающим о законе, которому оно хотело бы верно служить? Вы не можете заставить каяться невиновных, и избавить виноватых от сердечных мук. Незваными гостями, будут они стучаться в ночи, чтобы люди видели себя сами. И как вы собираетесь понимать справедливость, если не все поступки предстают перед вами в полном освещении? Только тогда вы узнаете, что праведник и падший - не что иное, как человек, блуждающий в сумерках между ночью своего маленького, низкого себялюбия и днём своей божественной добродетели, И что краеугольный камень храма вовсе не выше самого нижнего камня всего фундамента."

О законах

И тогда учёный-правовед сказал: "А как обстоят дела с нашими законами, учитель?"

И он отвечал:

"Вы радуетесь, издавая законы, но ещё больше радуетесь, нарушая их. Как дети, терпеливо строящие на берегу моря замки из песка, чтобы потом, смеясь, сломать их. Но пока вы строите свои песчаные замки, всё больше песка выносит океан на берег. И когда вы разрушаете их, океан смеётся вместе с вами. Быть может, океан смеётся с невинными.

Но как быть с теми, для кого жизнь - это не игра у моря, а принятые людьми законы - не замки из песка, для которых жизнь - это гранит, а законы - резец, которым они придают форму всему вокруг?

Как быть с калекой, который ненавидит танцоров?

Как быть с быком, любящим своё ярмо, и считающим дикого лося бездомным и непутевым существом?

И как быть со старой змеёй, которая уже не может обновить свою кожу и считает всех других голыми и бесстыдными?

И как быть с тем, кто слишком рано явился на праздник бракосочетания, и, усталый и объевшийся, бредёт восвояси, и ворчит, что все праздники - безобразие, и все празднующие люди - нарушители закона?

Что я могу сказать о них, кроме того, что они тоже стоят на солнце, но спиной к нему. Они видят только свои тени, и их тени и есть их законы. И что для них солнце как не то, что отбрасывает тень?

Но как познать законы, не пресмыкаясь и не обводя свою тень на песке?

И вы, идущие лицом к солнцу, какие знаки, нарисованные на земле, могли бы вы сохранить для себя?

Вы, спутники ветра, какой флюгер должен указывать ваш путь? Какой людской закон должен связать вас, если вы сломали своё ярмо, но не тронули тюремных ворот? Какого закона вы должны бояться, когда вы танцуете и не мешают вам кандалы? И кто должен предать вас суду, если вы сорвали свои одежды, но никому это не помешало?

Люди Орфалезе, вы можете приглушить барабаны или ослабить струны лиры, но кто может приказать не петь жаворонку?"

О свободе

И один оратор попросил: "Говори нам о свободе."

И он отвечал:

"У городских ворот и у ваших очагов видел я вас, смиренных и боготворящих вашу свободу, как рабов, поклоняющихся и прославляющих тирана, который может и убить. Да, в рощах крепостей и в тени цитаделей я видел, как самые свободные из вас несут свою свободу, как ярмо и как оковы. И моё сердце обливалось кровью, ибо вы можете стать свободными, лишь когда мечта обрести свободу станет вам лишь посохом в пути, и когда вы перестанете говорить о свободе как о цели.

По-настоящему свободными вы станете не тогда, когда ваши дни будут без забот, а ваши ночи - без желаний и печалей, а лишь тогда, когда обнимут они вашу жизнь и поднимут вас над вашими буднями - нагих и несуетных.

Но как вам подняться над чередой дней и ночей, если вы не разобъёте оков, в которые ваша сытость заковала утренние рассветы ваших прозрений? На самом деле то, что вы называете свободой, - это самые тяжкие оковы, даже если их звенья и сверкают на солнце, и слепят глаза. И вы заковали часть своего Я, чтобы стать свободными.

Если это несправедливый закон, который вы хотите отменить, то вы ведь своей рукой написали его себе на лбу. Вы не можете его стереть, даже если сожжёте своды своих законов или помоете лоб вашим судьям, хоть море вылейте на них. И если это деспот, которого вы хотите свергнуть с трона, знайте, что должен быть разрушен трон, который внутри вас.

Ибо как тиран может играть вашей волей и гордостью, как не через тиранию вашей собственной свободы и стыда за вашу гордыню?

И если это вериги, которые вы хотите стряхнуть, знайте, что вы их сами выбрали. И если это страх, который вы хотите победить, он засел в ваших сердцах, а вовсе не в дрожащих пальцах.

Воистину, всё переплелось в вас, - желания и страх, драгоценное и отталкивающее, то, к чему стремятся и то, чего хотят избежать. Всё это борется в вас, как свет с тенью, которые неразлучны. И если поблекнет и исчезнет тень, то тогда пребывающий свет станет тенью другого света. Так же и ваша свобода, если вы разобьёте свои оковы, станет оковами ещё большей свободы."

О разуме и страсти

И вновь молвила жрица: "Поведай нам о разуме и страсти."

И он сказал в ответ:

"Ваша душа часто бывает ристалищем, на котором ваш разум и ваша проницательность ведут войну с вашими страстями и прихотями. О, если бы я мог быть миротворцем в ваших душах, чтобы превратить диссонанс и разлад вашей жизни в согласие и гармонию!

Но как мне это сделать, если вы сами вовсе не миротворцы, и более того, вы любите себя такими, какие вы есть.

Если вы сломаете парус или руль, вас может или раскачивать на месте, или носить по волнам. Ваш разум и ваши страсти - это парус и кормило в вашей скитающейся душе. Ибо если господствует только разум, - это ограничивающая сила, а если господствует страсть - это огонь, который горит, пока не сожжёт всё. Пусть душа поднимет разум на вершину страсти, чтобы он пел; и пусть разум направляет вашу страсть, чтобы она могла возрождаться каждый день, как Феникс восстаёт из пепла.

Мне хотелось бы, чтобы вы смотрели на вашу мудрость и на ваши прихоти как на двух желанных гостей в вашем доме. И ни один из гостей не будет для вас дороже другого, потому что если одного привечать больше, оба потеряют любовь и доверие. Когда вы сидите среди холмов в прохладной тени серебристых тополей и внемлете миру и прелести полей и лугов, - позвольте своим сердцам, молча, сказать: "Бог пребывает в разуме". И когда придёт буря, и мощный ветер ломает лес, и громы, и молнии свидетельствуют о величии неба, позвольте вашим сердцам благоговейно сказать: "Бог являет себя в страсти".

И пусть вы - всего лишь вдох Бога, пусть лишь листок в божьем лесу, вы тоже должны пребывать в разуме и проявляться в страсти."

О боли

И сказала одна женщина: "Скажи нам о боли."

И он отвечал:

"Вам больно, когда разбивается скорлупа, в которой прячутся ваши убеждения. Как фруктовая косточка должна расколоться, чтобы её сердце могло взглянуть на солнце, - точно так же вы должны переносить боль.

И если бы вы могли сохранить в своих сердцах удивление перед самыми обычными вещами, боль показалась бы вам ничуть не менее чудесной, чем радость. И в ваших сердцах череда времён года раскрылась бы вам так же, как скользит она по вашим полям. И вы могли бы с улыбкой пережить зиму вашей скорби. Многое из вашей боли вы выбираете сами.

Это как горькая микстура, которой врач лечит ваше больное Я. Доверьтесь врачу и пейте своё лекарство спокойно и молча:

Ибо рука его, хоть и тверда и тяжела, направляется нежной рукой Невидимого. И чаша, которую он подносит, хоть и обожжёт ваши губы, вылеплена из глины, которую Гончар окропил своими святыми слезами."

О самопознании

И один мужчина попросил: "Открой нам путь к самопознанию."

И он отвечал и сказал:

"Ваши сердца ведают немые тайны дней и ночей. Но ваши уши жаждут звона знаний в ваших сердцах. Вы хотите в словах знать то, что вы всегда знали в помыслах. Вы хотите руками касаться нагого тела своих снов. И это хорошо.

Скрытый источник вашей души обязательно должен пробиться наверх и, журча, устремиться к морю; и сокровища вашей бесконечной глубины должны предстать перед вашими глазами.

Но не кладите неизвестные сокровища на чаши весов. И не меряйте глубины вашего познания метром или отвесом. Потому что Я - это море, безграничное и неизмеримое.

Не говорите: "Я обрел истину", но скажите лучше: "Я нашел одну из истин".

Не говорите: "Я нашёл путь своей души", скажите лучше: "Я обрёл душу, странствующую на моём пути". Ибо душа может выбрать любой путь. Душа путешествует не по прямой линии, не растёт как бамбук. Душа распускается, как лотос, бесчисленными лепестками."

Об учении

Тогда сказал один учитель: "Говори нам об учении."

И он сказал:

"Никто не в силах открыть вам нечто, что не дремало бы в сумерках вашего сознания. Учитель, прогуливающийся со своими воспитанниками в тени храма, учит не от своего знания, а от своей веры и от своей любви. Если он действительно сведущ, он не требует от вас войти в дом его знаний, но ведёт вас к порогу вашего собственного духа.

Астроном может говорить вам о своём понимании космоса, но он не может дать вам своего понимания. Музыкант может петь вам о ритмах вселенной, но он не может дать вам ни своих ушей, чтобы уловить эти ритмы, ни своего голоса, чтобы их передать. И тот, кто постиг науку чисел, может сообщить вам о царстве веса и объёма, но он не может ввести вас туда. Ибо проницательность одного не одалживает своих крыльев другому. И точно также, как каждый из вас отдельно предстаёт пред мудрым оком Бога, так же каждый из вас, по-своему, приходит к пониманию Бога и к знанию о Земле."

О дружбе

И один молодой человек сказал: "Говори нам о дружбе."

И он отвечал и сказал:

"Ваш друг - это ответ на вашу нужду. Он как поле, которое вы с любовью засеяли и с благодарностью сжали. И он - ваш стол и ваш очаг. Потому что вы приходите к нему с вашим голодом, и вы ищете у него свой покой.

Когда ваш друг свободно выражает свои мысли, не бойтесь сказать ему "нет" в душе и не сдерживаете своего "да".

И когда он молчит, ваше сердце не перестаёт прислушиваться к его сердцу. Потому что в дружбе все мысли, все мечты, все ожидания рождаются и делятся без слов, с радостью, которой не нужны овации.

Когда вы расходитесь с другом, не печальтесь. Быть может то, что вы любили в нём больше всего, в его отсутствие станет ещё ярче, - как гора для скалолаза становится виднее издали. И дружба не должна иметь иных целей, нежели углубить дух. Ибо любовь, которая хочет чего-то другого, чем раскрытия своих тайн, - это не любовь, а заброшенная сеть: и только ненужное попадёт в неё. И пусть вашим друзьям принадлежит самое лучшее в вас. И если друг захочет узнать ваши отливы, позвольте ему знать и ваши приливы. Ибо что это за друг, которого вы ищете только для того, чтобы убить время? Ищите его, чтобы вместе прожить время. Ибо он с вами, чтобы наполнить ваши стремления, а не заполнить вашу пустоту. И пусть будут смех и общая радость в сладости вашей дружбы. Ибо росой малых поступков встречает свой рассвет и освежается сердце."

О речи

И тогда вышел учёный и попросил: "Говори о речи."

И он сказал:

"Вы говорите тогда, когда перестаёте быть в ладу со своими мыслями. И когда больше не можете выносить одиночества ваших сердец, вы живёте в ваших губах, и слово становится вашим развлечением и забавой. И во многих ваших речах мысль наполовину убита. Потому что мысль - это птица, ей нужен простор, а в клетке из слов она может лишь раскрыть крылья, но не лететь.

Среди вас есть такие, которые ищут словоохотливых друзей, потому что боятся быть наедине с собой. Покой одиночества открывает их глазам собственную наготу, и они хотели бы скрыться. И есть среди вас такие, которые говорят и без знаний, и без намерений открыть правду, ибо они не понимают сами себя. А другие держат правду в себе, но не могут выразить её в слове. В груди таких людей дух пребывает в напряженной тишине. И когда вы встречаете своих друзей на улице или на торговой площади, дух должен двигать вашими губами и управлять вашим языком. Он должен звучать в вашем голосе и достигать их ушей.

Ибо ваши речи так же хранят душу вашего сердца, как воспоминание о вкусе вина, когда уже забыт его цвет и уже больше нет сосуда."

О времени

И астроном спросил: "Учитель, что есть время?"

И он отвечал:

"Вы хотите измерять время, неизмеримое и неизмеряемое.

Спустя часы и времена года вы хотите поправить ваши дела и даже изменить путь своего духа. Вы хотите из времени сделать поток, чтобы сидеть на его берегу и смотреть, как он течёт. Но бесконечное в вас хорошо известно бесконечности жизни, и она знает, что Вчера - не что иное, как Сегодняшнее воспоминание, а Завтра - это Сегодняшняя греза.

Всё, что в вас поёт и звучит, всегда заключено в границы мгновения, которое отмерено нам звёздами.

Кто из вас не чувствует, что сила его любви безгранична?

И кто из вас при этом не чувствует, что любовь, хоть она и безгранична, по сути своей направлена на что-то одно, и что она не кочует от одного предмета к другому?

И не так ли время, как и любовь, неделимо и необузданно? И когда вы в мыслях своих должны мерять Время временами года, пусть каждое из них охватит все другие.

И позвольте дню сегодняшнему обвить прошлое воспоминаниями, а будущее - стремлениями."

О добре и зле

И один из старейшин города проговорил: "Скажи нам о добре и зле."

И он отвечал:

"О добре могу я говорить с вами, но не о зле. Ибо что иное есть зло, как не добро, замученное своими собственными голодом и жаждой?

Действительно, когда добро голодно, оно ищет еду и в потёмках мрачных пещер; а когда его мучит жажда, оно пьёт мертвую воду.

Хорошо, когда вы все заодно. Но если вы не все заодно, это ещё вовсе не плохо. Ибо дом, стоящий в уединении, ещё не разбойничье логово, это просто дом без соседей. И корабль без руля может бесцельно петлять между опасными скалами, но, тем не менее, не утонуть.

Хорошо, когда вы стремитесь к тому, чтобы одарить кого-нибудь от всего сердца. Но вовсе не плохо, когда вы заботитесь о том, чтобы приобрести кое-что и для себя. Ведь когда вы думаете о выгоде, вы похожи на корень, который врос в землю и сосёт её соки.

Конечно, плод не скажет корню: "Будь как я, спелым и тяжелым, и давай всем от твоих щедрот." Потому что для плода отдавать - это такая же естественность, как для корня - принимать. Хорошо, когда вы просыпаетесь в своей речи. Но вы не творите зла, если вы спите, а ваш язык болтает без умолку. И даже нескладная речь может укрепить слабый язык. Хорошо, если вы настойчиво и смело идёте к своей цели.

Но вы не делаете зла, если вы идёте к ней, хромая. Даже хромые не идут вспять. Но только если кто-то быстрее и сильнее вас, не надо притворяться, что вы хромаете из-за болезни, и не выдавайте это за услугу. Вы добры на тысячу ладов, и вы вовсе не впадаете во зло, если вы чем-то не добры. Вы просто нерадивы и ленивы.

Досадно, что олень не может передать черепахе своей быстроты. Ваше благо заключено в вашем стремлении достичь вершины своего Я, и оно есть в каждом из вас. Но в некоторых из вас это стремление как дикий поток, с рёвом летящий к морю и несущий с собою тайны гор и песни лесов. А в других оно - как мелкий ручей, который теряется и мешкает среди извилин и излучин, прежде чем достичь побережья.

Но тот, кто хочет многого, пусть не говорит тому, кто хочет малого: "Почему ты так робок и медлителен?" Ибо подлинное добро не спросит нагого: "Где твои одежды?" и не спросит бездомного: "Что стряслось с твоим домом?"

О молитве

И тогда промолвила жрица: "Поведай нам о молитве."

И он ответил и сказал:

"Вы молитесь в нужде и мучении; но вам надо бы молиться и в полноте радости, и в дни изобилия. Ибо что такое молитва, как не расцвет вашего Я в живом эфире? И если вам становится легче, когда рассеивается мгла внутри вас, радуйтесь, ибо это рассвет вашего сердца. И когда вы не можете ничего, кроме плача, когда ваша душа вожделеет молитвы, вопреки слезам, вам надо снова и снова заставлять себя улыбнуться. Когда вы молитесь, вы воспаряете и встречаете в небесах того, кто в этот час тоже молится и кого вы можете встретить только в молитве. Потому ваш визит в этот невидимый храм принесет лишь восторг и сладость причастия. Если вы хотите вступить в этот храм, чтобы только просить, вас не примут; и если вы хотите вступить в него, чтобы унизиться, вас не поднимут; и даже если вы хотите вступить в него, чтобы по чужой воле просить за другого, вас не услышат. Достаточно того, чтобы вступили вы в невидимый храм.

Я не могу учить вас, какими словами молиться. Бог не слышит ваших слов, если только он сам не вложил их вам в уста. И я не могу вас учить молитве моря, лесов и гор. Но вы, раз вы родом с гор, лесов и моря, вы найдёте их молитву в своём сердце. И если вы вслушаетесь в тишину ночи, вы услышите их безмолвную речь: "Бог наш, это ты даёшь нам крылья, это твоя воля в нас, которая ведёт нас. Это твоя мечта в нас, и она ведёт нас. Это твои силы в нас, превращающие дни, принадлежащие тебе, в ночи, принадлежащие тебе тоже. Мы не можем тебя просить ни о чём, ибо знаешь ты наши нужды до того, как они проснутся в нас; ты нужен нам, и когда даёшь нам от себя, ты даёшь нам всё."

Об удовольствии

Затем вышел один приезжий, который посещал город раз в год, и попросил: "Говори нам об удовольствии."

И он отвечал и сказал:

"Удовольствие - это песня свободы, но это не свобода. Это цветок вашей мечты, но это не её плод. Это глубина, взывающая к высоте, но само по себе оно не глубоко и не высоко. Оно как невольник, перемахивающий через ограду, но оно не всеобъемлюще.

Да, действительно, удовольствие - это песня свободы.

И я бы очень хотел, чтобы вы пели от полноты сердца своего; но я не хотел бы, чтобы вы потеряли своё сердце во время пения.

Некоторые юноши среди вас ищут удовольствий так, как будто это значит для них всё, и за это их порицают и осуждают. Я не стал бы их ни порицать, ни осуждать. Я бы позволил им искать. Ибо они обретут удовольствие, но не только его одно; ибо семь сестёр есть у него, и даже самая младшая - прекраснее удовольствия. Разве вы не слышали о человеке, искавшем в земле коренья а нашедшем клад?

И некоторые старики среди вас вспоминают об удовольствиях с сожалением как о злодействе, совершённом в опьянении. Но сожаление - это помутнение духа, а не его очищение. Они должны вспоминать о своих удовольствиях с благодарностью, как об урожае лета. Но если сожаление их утешает, да будет так. И есть среди вас такие, кто уже не так молод, чтобы искать, и не так стар, чтобы вспоминать; и в страхе своём искать и вспоминать, они опасаются всех удовольствий, чтобы не согрешить против духа своего. Но и в их отречении есть удовольствие. И они тоже найдут сокровище, хотя и роются в земле в поисках кореньев. Но скажите мне, кто может навредить духу?

Повредит ли соловей тишине ночи или светлячок звезде? И что сделают ваш огонь и ваш дым ветру? Вы думаете, ваша душа - это тихая заводь, которую вы можете взбаламутить своим посохом?

Часто, когда вы отказываетесь от удовольствия, вы просто перемещаете желание в тёмные углы своего бытия. Кто знает, дотерпит ли до завтра то, что сегодня кажется слишком вольным. Даже ваше тело знает своё право и свои справедливые потребности, - и не хочет быть обманутым.

Ваше тело - это арфа вашей души, и от вас зависит, извлекать из неё сладкую музыку или тусклый звук. И теперь вы спрашиваете в своём сердце: "Как мы можем отличить добро в наслаждении от того, что не есть добро?" Идите на свои поля и в свои сады, и вы поймёте, что для пчелы удовольствие - собирать мёд из цветов, но и для цветка удовольствие - отдать свой мёд пчеле. Потому что пчела - источник жизни цветка, и цветок для пчелы - это вестник жизни, и оба, пчела и цветок, - это стремление и восторг доставлять и получать наслаждение.

О, люди Орфалезе, будьте в своих удовольствиях как цветы и пчёлы."

О красоте

Поэт попросил: "Расскажи нам о красоте."

И он отвечал:

"Кто будет искать и кто найдет вам красоту, если вы сами не будете и путём, и путником? И как станете вы говорить о ней, если она сама не соткёт узора вашей речи? Больные и калеки говорят: "Красота добра и нежна. Как молодая мать, слегка смущаясь своего великолепия, идёт она с нами." Но страстные говорят: "Нет, красота - это мощная и внушающая трепет сила. Как шторм, сотрясает она землю под нами и небо над нами." И говорят усталые и измождённые: "Красота - это нежный шёпот. Она говорит в нашей душе. Её голос раздаётся в нашей тишине как мерцающий свет, дрожащий от страха перед своей тенью".

Но неугомонные говорят: "Мы слышали её зов среди гор, и в этом зове были стук копыт, взмах крыльев и рычание льва." Ночью городской караул говорит: "Красота поднимется на востоке с восходом."

И в полдень говорят работники и путники: "Мы видели, как она склоняется над землёй из окна вечерней зари." Зимой говорят занесённые снегом: "Она придёт весной, перелетая через холмы."

И посреди лета говорят жнецы: "Мы видели её, танцующей меж осенними листьями, со снежинками в волосах." Всё это вы говорите о красоте, но на самом деле вы говорите не о ней, а о своих неудовлетворённых желаниях. Но красота - это не желание, а восторг.

Она - и не жаждущие уста, и не пустая протянутая рука. Она - горящее сердце и зачарованная душа.

Она - не картина, которую вы хотели бы видеть, и не песнь, которую вы хотели бы услышать. Она - картина, которую вы видите, даже если закрыли свои глаза, и песнь, которую слышите, даже если у вас больные уши.

Она - и не сок на потрескавшейся коре, и не крыло на лапе грифона. Она - вечно цветущий сад и сонм ангелов в полёте.

Люди Орфалезе, красота - это жизнь, когда она снимает покрывало со своего лица. Но вы - есть жизнь, и вы - есть покрывало.

Красота - это вечность, смотрящаяся в зеркало. Но вы есть вечность, и вы есть зеркало."

О религии

И сказал один старый священник: "Поведай нам о религии."

И он ответил:

"Разве сегодня я говорил о чём-нибудь другом? Разве любой поступок и любая мысль - не религия? Но в то же время она и не поступок и не мысль, а чудо и изумление, которые вечны в душе, даже когда руки заняты обработкой камня или ткацким станком. Кто может отличить свою веру от своих дел, свою веру - от своих поступков? Кто может положить перед собой часы своей жизни и сказать: "Это для Бога, а это для меня; это для моей души, а это для моего тела"? Все часы вашей жизни - это крылья, которые несут сквозь пространство от одного Я к другому. Тот, кто носит нравственность как красивую одежду, лучше был бы голым. Ветер и солнце не порвут его кожу. И тот, кто свою жизнь ограничивает моральными обычаями, запирает певчую птичку в клетку. Свободная песнь не пройдет сквозь решётку и проволоку. И для кого молитва - это окно, которое открывается и закрывается, тот ещё не посетил дома своей души, где окна открыты с рассвета до рассвета.

Ваша будничная жизнь - ваш храм и ваша религия. Всегда, когда вы вступаете туда, берите с собой всё, что имеете. Возьмите плуг и наковальню, молот и лютню, вещи, которые служат вам в нужде и в радости. Ибо в ваших дневных снах вы не можете подняться над своими достижениями и упасть ниже своих неудач. И возьмите с собой всех людей: ибо в ваших молитвах вы не можете взлететь выше ваших надежд и не можете упасть ниже вашей безнадежности. И если вы хотите познать Бога, не думайте, что вам надо разгадывать загадку.

Лучше посмотрите вокруг, и вы увидите, как Он играет с вашими детьми.

И посмотрите наверх; вы увидите, как Он идёт в облаках, и простирает Свои руки в молниях и нисходит дождём на землю. Вы увидите, как Он улыбается в цветах и манит из-за деревьев."

О смерти

Потом Альмитра сказала: "Теперь мы хотели бы спросить о смерти."

И он сказал:

"Вы хотите познать тайну смерти. Но как вы её найдёте, если не ищете в сердце самой жизни? Сова, слепая днём, не может постигнуть мистерию света. Если вы действительно хотите увидеть душу смерти, откройте ваши сердца навстречу телу жизни. Ибо жизнь и смерть едины, как едины река и море. В глубине ваших грёз и надежд лежит тихое знание о потустороннем; и как семя, спящее под снегом, грезит ваше сердце о весне. Верьте снам, ибо в них упрятаны ворота в вечность.

Ваш страх перед смертью - не более чем дрожь пастуха, когда он стоит перед царём, возложившим на него свою руку в знак почёта.

Разве не рад пастух, вопреки своему страху, что он будет отмечен царским знамением? И убоится ли он теперь своей дрожи?

И что значит умереть, как не стоять нагим на ветру и не растаять на солнце? И что значит не дышать более, как не освободить своё дыхание от тяжкой череды приливов и отливов, чтобы оно воспарило, расцвело и устремилось к Богу? Только если вы пьёте из реки молчания, вы сможете по-настоящему петь. И только если вы поднялись на гору, вы можете начать подъём. И только если земля ждёт ваше тело, вы сможете по-настоящему танцевать."

Прощание

И наступил вечер.

И Альмитра, ясновидящая, сказала: "Будь благословенен этот день, это место и твой дух, который говорил."

И он ответил:

"Говорил ли я? Разве не был я тоже внимающим?"

Потом сошёл по ступеням храма, и все последовали за ним. И он взошёл на корабль и встал у кормы. И ещё раз, обернувшись к людям, возвысил он свой голос и сказал:

"Люди Орфалезе, ветер торопит меня покинуть вас. Я не так спешу, как он, но мне надо в путь. Мы - странники, и всегда ищем свой собственный путь, и нет такого дня, который мы начали бы там, где окончили предыдущий; и никогда не застаёт нас рассвет на том месте, где покинул нас закат. Даже когда спит земля, мы в пути. Мы - семена стойкого растения, и в полноте и зрелости нашего сердца мы должны довериться ветру, и разлететься окрест. Кратки были мои дни среди вас и ещё более кратки слова, что я сказал. Но когда смолкнет мой голос в ваших ушах, и моя любовь уйдёт из ваших воспоминаний, - тогда я вернусь.

И я буду говорить с переполненным сердцем и послушными разуму устами. Да, я прибуду с приливом, и если настигнет меня смерть и обнимет меня бездна тишины, всё равно я буду искать вашего понимания. И не напрасно буду я искать его. И если правда хоть что-то, о чём я говорил, эта правда откроется в более ясном голосе и в словах, более близких вашим помыслам. Я ухожу с ветром, люди Орфалезе, но не в пустоту. И если этот день не стал днём наполнения ваших желаний и моей любви, да будет он обещанием о другом дне.

Стремления людей изменчивы, но неизменна их любовь, и их мечта о том, что любовь освободит их стремления. Поэтому знайте, что я вернусь даже из бездны молчания. Туман, растаявший на рассвете, не вернётся росой на поле, - он испарился и соберётся в облачко, чтобы потом пройти дождём.

И я был здесь как этот туман. Тихими ночами проходил я по вашим улицам, и моя душа возвращалась в ваши дома, и биение ваших сердец было в моём сердце, ваше дыхание было на моём лице, и я знал вас всех.

Да, я знал ваши радости и вашу боль, и когда вы спали, ваши сны были моими. И часто я был среди вас озером между горами. Во мне отражались ваши вершины, ваши склоны и даже стада ваших мыслей и надежд, бредущие мимо. И в моей тишине ручейками плыл смех ваших детей, и потоками неслись страсти вашей молодёжи. И когда достигали они моей глубины, не смолкали ни ручейки, ни потоки. Но слаще, чем смех, и больше, чем страсть, доставалось мне. Это было то, что не имеет границ: Неисчерпаемый Человек, в котором вы - не больше, чем клетки и связки; Тот, в чьём слове, все ваши песни - не более, чем стук в Дверь; в нем, Бесконечном, вы - неисчерпаемы, и насколько видели его вы, настолько и я видел вас - и любил. Ибо каких далей достигает любовь, как не тех, что таятся в вашей безбрежной душе?

Какие миражи, надежды и догадки могут воспарить выше вашего полёта?

Безграничное в вас - как гигантский дуб, весь покрытый яблоневым цветом. Его мощь связывает вас с землёй, его запах несёт вас ввысь, его долголетие делает вас бессмертными. Вам говорили, что вы как цепь, которая не прочнее своего слабейшего звена. Но это - полправды. Вы так же сильны, как сильнейшее звено. Мерять вас меркой ваших низких поступков, это всё равно, что приравнять силу океана к нежности его пены. Ценить вас по вашим неудачам, это всё равно, что упрекать времена года в непостоянстве.

Да, вы подобны океану, но хоть и ждут прилива корабли на якорях у ваших берегов, вы, как и океан, не можете подогнать приливы.

И ещё вы подобны временам года, и когда ваша зима порочит вашу весну, Весна покоится в вас и улыбается сквозь дрёму без обиды.

Не думайте, что я всё это говорю, чтобы сказал один из вас другому: "Он очень хвалил нас. Он не видел в нас ничего дурного".

Я просто выражаю словами то, что в мыслях вы знаете сами.

Но что значит произнесённая истина, как не тень неизречённого знания?

Ваши мысли и мои слова - это волны памяти, на которых качаются наши вчерашние дни, и дни такой древности, когда земля не знала ни нас, ни себя самой, и ночи, когда земля была погружена в смятение.

К вам приходили мудрейшие, чтобы дать вам своей мудрости. Я пришёл, чтобы взять мудрости у вас. Но я обрёл то, что больше мудрости.

Это пламенный дух в вас, который всё время выше и выше. В то время как вы, не замечая его, клянёте угасание ваших дней.

Только та жизнь боится могилы, которая ищет телесной жизни. Здесь нет могил. Эти горы и долы - ваши колыбель и мостовая. Каждый раз, когда вы идете мимо поля, где вы похоронили своих предков, получше присмотритесь, и вы увидите себя танцующими рука об руку со своими детьми. Поистине, часто радость ваша неосознанна.

Приходили к вам и другие, и им вы дали всего лишь богатство, власть и славу за золото обещаний, которое вы превратили в свою веру.

Я не дал вам обещаний, но вы были со мной гораздо щедрее. Вы подарили мне бездонную жажду жизни. Нет большего подарка для человека, чем то, что превращает все его влечения в пылающие губы, а всю жизнь - в родник. И моя честь, и моя награда в том, что всякий раз, когда я прихожу напиться к роднику, нахожу в нём живую воду, тоже мучимую жаждой. И пока я пью её, она пьет меня.

Многие из вас считали меня слишком гордым и робким, чтобы принимать дары. И правда, я слишком горд, чтобы брать плату, но не настолько, чтобы не принять дара. И, несмотря на то, что я питался ягодами среди холмов, хоть и был приглашён к вашему столу, и спал в галереях храма, хоть вы с радостью дали бы мне приют, разве не ваша забота о моих днях и ночах услаждала мою еду и наполняла мой сон видениями?

Но вот за что благословляю я вас больше всего:

Вы даёте многое и не знаете, что даёте. Даже добро, смотрящееся в зеркало, превращается в камень, и доброе дело, которое назовёт себя добрым, рождает проклятие. Некоторые из вас называли меня нелюдимом, опьянённым собственным одиночеством. И вы говорили: "Он советуется в лесу с деревьями, а не с людьми. Он сидит на холме один и смотрит сверху на наш город". Это правда, я всходил на холмы и бродил по дальним тропам. Как бы мог я видеть вас, как не с высоты и не издалека? Как можно быть по-настоящему близким, как не издали?

И некоторые из вас приняли меня безоговорочно, и они говорили: "Чужеземец, любовник недосягаемых круч, почему ты живёшь на скалах, где лишь орлы строят свои гнезда? Какие бури ты хочешь поймать в твои сети, и каких сказочных птиц промышляешь ты в небесах? Приходи и стань одним из нас! Спускайся, и утоли свой голод нашим хлебом, а свою жажду - нашим вином!"

В одиночестве своих душ говорили они эти вещи. Но будь их одиночество ещё глубже, они бы знали, что я искал ничто иное, как тайну их радости и боли, и что охотился я за вершинами их духа, витающими в небесах. Но охотник был также и добычей. И часто мои стрелы летели из моего лука, чтобы вонзиться в мою собственную грудь. Но тот, кто летает, бывал и тем, кто ползает. Ибо когда мои крылья расправлялись на солнце, их тень на земле была черепахой.

И меня, верующего, одолевали сомнения; и я часто собственным пальцем раскрывал свои раны, чтобы укрепить мою веру в вас и лучше понять вас. И с этой верой и знанием говорю вам:

Вы - вовсе не узники вашего тела, и не привязаны вы к вашим домам и полям. То, что вы есть, обитает над горами и путешествует вместе с ветром. Оно не выползает погреться на солнышке и не роет ямки, чтобы прятаться. Вы - дух свободы, объемлющий землю и кипящий в эфире.

Если мои слова непонятны вам, не пытайтесь прояснить их.

Непонятно и туманно начало любой вещи, но не конец, и мне бы хотелось, чтобы вы думали обо мне как о начале. Жизнь и всё живое проступает в тумане, а не в кристалле. И кто знает, может быть кристалл - это всего лишь растаявший туман? Потому хотелось бы мне, чтобы вспоминая меня, вы думали: то, что кажется в вас самым слабым и запутанным, на самом деле - самое сильное и решительное. Разве не дыхание выстроило и укрепило ваши кости? И разве не сон, давно всеми позабытый, построил ваш город и создал всё, что в нём есть?

Если бы вы могли видеть волны этого дыхания, вы не видели бы уже ничего другого. И если бы вы слышали шёпот того сна, вы не могли бы услышать ни одного другого звука. Но вы не видите, и вы не слышите, и это хорошо. Покровы, закрывающие вам глаза, будут сняты руками, соткавшими их. И глина, залепившая ваши уши, будет снята пальцами, разминавшими её.

И вы увидите.

И вы услышите.

И вы не пожалеете, что познали слепоту, и не посетуете, что стали глухими. Ибо в этот день вам откроется сокровенный смысл всех вещей.

И вы благословите тьму, как благословляли свет."

Вымолвив это, он оглянулся и увидел лоцмана у штурвала, поглядывающего то на полный парус, то в морскую даль. И он сказал:

"О, как терпелив капитан моего корабля. Веет ветер, и колышутся паруса. Даже руль просит команды, но мой капитан спокойно ждёт, пока я умолкну. И моя команда, привыкшая к хору открытого моря, терпеливо ждёт меня. Более мы не можем задерживаться. Я готов.

Река достигла моря, и ещё раз прижмёт Великая Мать своего Сына к груди. Прощайте, люди Орфалезе. Этот день подошёл к концу.

Он закрывается для нас, как лилия - до следующего утра.

То, что нам было открыто здесь, мы сбережём, но если нам этого не хватит, мы встретимся ещё раз и снова протянем руки дающему.

Запомните, что я вернусь к вам. Ещё немного, и мои стремления соберут песок и пену для нового тела. Ещё миг, ещё одно бесконечное мгновение на ветру, и другая женщина станет мне матерью.

Прощайте, вы все и юность моя, которую я провёл среди вас. Только вчера встретились мы во сне. Вы пели мне в моём одиночестве, и из ваших страстей я построил замок в небесах. Но вот наш сон окончен, сновидения развеялись и миновал рассвет. Полдень стоит над нами, и наше пробуждение превратилось в погожий день, и пора нам расстаться.

Если нам доведётся ещё раз встретиться в сумерках воспоминаний, мы с вами опять будем говорить друг с другом, и вы споёте мне лучшую песнь. И если наши руки повстречаются в другом сне, мы построим ещё один замок в небесах."

С этими словами он дал знак морякам, и они тотчас подняли якорь, отчалили и поплыли на восток. И вырвался общий крик, как из одной груди, и он достиг заката, и полетел за море как трубный глас.

Лишь Альмитра молчала и глядела вслед кораблю, пока он не исчез в тумане. И когда толпа разбрелась, она оставалась на причале и повторяла в сердце своём его слова:

"Ещё миг, ещё одно бесконечное мгновение на ветру, и другая женщина станет мне матерью."